Забытая мелодия для офорта. Под знаком попугая

Своего самого первого рисунка Оксана Бербека-Стратийчук вспомнить не может. А как начала рисовать — это да: когда мама наказывала, ставила ее в угол. Там маленькая девочка — вначале машинально, затем с вдохновенным осмыслением — чиркала карандашом поверх обоев. («А что же это было?» — «Принцессы, конечно. Красота всякая...»)

Когда родители замечали эти первые ее пробы — наказывали еще больше. Но процесс под названием Творчество был уже необратим... Искусство, родившееся таким образом из ребяческой шалости — или из первобытного касания к плоскости? Как бы то ни было, но результат — несколько десятилетий спустя, а возможно, и раньше, оказался превосходным. И вернулся он к исходной точке: к стене. Ведь не только в чужих жилищах Океании офорт — глазам утеха. Но и в собственном доме с нежно-терракотовыми стенами много ее же работ. И это не кажется нарциссизмом, ибо взаправду красиво.

Линии поют, словно источаемые свирелью-цевницей. Каков там он был, «цвет бедра испуганной нимфы»? Бледно-розовым, лиловато-песочным? А может, просто телесным? Оксана Стратийчук, однако, озабочена не этим, а мелодией струящихся очертаний. И нимф у нее предостаточно (как правило, нейтральной расцветки). На первом месте, после наливных плодов и... птиц. Среди которых, в свою очередь, лидирует... попугай. Птаха неблагодарная и лукавая, в восточных притчах — орудие предательства или — «созданная для увеселения», как говаривал Иоанн Дамаскин. А вот поди — не устает художница создавать хвалы ее блестящим опереньям. Осеняет его, попугаичим, покровительством любую сцену, любой сюжет, от «Поцелуя» до «Ревности». Попугай — на жердочке возле «Сирени». Нахохленный — в «Семейном портрете», и в любой обнаженке — вот он, пернатый... А то пробежит на зеленых каблуках расфуфыренный, напудренный маркиз, а на плече его — знакомые все лица: пиастры, пиастры!

(Обстоятельству этому Оксана не находит разумного объяснения. Нет, в детстве у нее никакой живности отродясь не было. Так что к воспоминаниям не свести «страсти по пернатым». Но ведь и в прочем точно так же обожает ирисы, знаковые цветы стиля модерн, а никогда их не рисует, не даются они ей. Зато яблок, груш, виноградных гроздей — хоть сто порций сыщешь на ее картинках!) Графика Стратийчук откровенно навеяна днем несегодняшним. Не зря ведь назвали групповую выставку 1993 года, где едва ли не впервые блеснула она «во весь голос», — «Кастальский ключ». По имени источника на горе Парнас, возле Дельфийского святилища. Древние верили, что вкусивший его струй обретает пророческую силу. Но у персонажей нашей современницы этой силы пока нет — они только-только проснулись. И маются: меланхолией, томлением, светлой грустью. Бурные телодвижения не для них. Словно забыли они нечто важное, а потом — ну и ладно — махнули на все рукой... Расслабились.

В то, что нарисованы они, как говорится, «из головы», верится с трудом (на «каждую» в среднем уходит около месяца). Конечно, таких не встретишь в толпе — томных див с прическами, напоминающими зонт,тюрбан, ореол и грибную шляпку (одновременно). К тому же нагих, как в первый день творения, — даже «Благовещенные», и то нагишом (отсюда — любовь к временам античным и допотопным). Но в арабеске чресел с добела выбритыми лобками, в шевелении ленивом пальцев — убедительность без натужной натуральности. Верю!...

Бездельничать им, впрочем, не велено. Если заказаны им битвы амазонок — то можно играть в жмурки, беседовать с соседками, созерцать чужие блуды, перешептываться, интриговать. Словом, настоящие женщины — как попугаи, созданные «для увеселения» (нашего). А иногда миф по-стратийчуковски приобретает совсем неожиданные очертания. Вот, например, Леда — ей бы послушно совокупиться с похотливым Зевсом, обретшим облик лебедя, так ведь нет. «Придумала машину, клетку»... Вот и везут разудалые нимфы птицу в решетчатой кадке... (А как же: любовь — которая — волнует — кровь? После.) И что бы вы думали — апокриф, но убеждает. И не только на бумажном листе, но и на поверхности фарфорового сервиза, на поверхности гобелена... Здесь ваяют и ткут другие, Оксана только мимоходом осуществляет контроль: «Линия чуть в сторону — и уже не то, все летит в тартарары...».

Под занавес — несколько слов о ней .самой: не просто красива — элегантна, что встречается гораздо реже. На улице ее легко узнать со спины (хотя прической разнится от своих же героинь). Прирожденная эстетка, но охотно и заразительно смеется. Жаль, что редко изображает себя. Осознанно, узнаваемо — пока единожды, в 1999-м,только что сдав на водительские права. Разумеется, согласно ситуации, она здесь за рулем. И в красной кепке, с шарфиком... с ящерицами и попугаями. Эх, прокачу!..

Два ангели
Офорт, 65×55, 2003

Гладіолуси
Офорт, 90×80, 2003

Натюрморт з фруктами
Офорт, 65×55, 2003

Натюрморт з русалкою
Літографія, 44×65, 1998

Дві постаті з натюрмортом
Офорт, акварель, 64×50, 1997

Ревнощі до зеленого папуги
Офорт, акварель, 64×50, 1997

Вакх
Офорт, акварель, 65×55, 1997

Ваза
Офорт, акварель, 75×40, 1997

Залиште ваше повідомлення